И. Чарота рассказывает о детстве и своей малой родине — д. Лыщики Кобринского района.
Иван Чарота
Иван Чарота — член союзов писателей Беларуси, России и Сербии. Родился в 1952 г. в д. Лыщики Кобринского р-на Брестской обл. Окончил филологический факультет БГУ. Доктор филологических наук, профессор. Автор более 50 книг по сербской тематике, а также книг литературоведческой и культурологической проблематики. Лауреат премии «За духовное возрождение», кавалер орденов Сергия Радонежского и Саввы Сербского. В настоящее время — заведующий кафедрой славянских литератур БГУ.
Лыщики — деревня в Кобринском р-не Брестской обл., ж.-д. станция Столпы. В 1563 г. упоминается как село Данковичи. в 1786 г. Лыщики — село в Брестской экономии, 27 волок, 7 моргов земли. Рядом находилось имение Лыщики, владение А. Черноцкой, два имения Лыщики-Борки, владения В. и С. Властовских, П. Борковского. В 1897 г. — 21 двор, 294 жителя. Имелись хлебозапасный магазин, кузница, ветряная мельница.
С 1939 г. — в составе БССР. В 1959-м — 307 жителей, в 1970-м — 254.
На 2005 г. — 107 жителей. Входит в состав колхоза «Глинянский».
Дорожки памяти — дорожки радости
Деревня моя — Лыщики Кобринского района Брестской области — не большая, но и не малая по сравнению с соседними селениями. Как посчитал позднее, в бессонные часы, более 70 дворов да еще хутор Покупчики с 6 дворами и три дома-хутора отдельно. Обычное селение для наших мест. Но готов всех уверять, что моя малая родина отнюдь не обычна. Хотя бы вот: у нас там — во всей околице, включая места заболоченные, покрытые кустарником и лесом, — никто отродясь не видел змей. Верующие этнографы по этому поводу говорят: значит, намолено. Хотя церкви в Лыщиках нет и не было, наш приходской храм — в старинных Вежках. Когда-то стояла там трехкупольная красивая и большая церковь, которая видна была из нескольких окрестных деревень. Та церковь сгорела в 1943 году.
…Был Четверг Светлой седмицы, по-местному — Навский Великдень, когда у нас совершаются поминовение усопших и освящение могил. На обедне и панихиде, как обычно, присутствовало много людей, которые после богослужения отправились на кладбище, расположенное примерно в двух километрах. Не все успели дойти туда, как пришлось бежать обратно — заметили пламя над церковью. Успели вынести из огня священные сосуды и книги, иконы, хоругви, светильники, иную утварь. А от самого здания осталось пепелище. Причина пожара вскоре выяснилась. Из находящейся неподалеку деревни к местному богачу, у которого были три дочери на выданье, заехал полицай, чтобы развлечься. Подвыпив, он устроил соревнования по стрельбе, а в качестве мишени святотатцы избрали купол церкви. И одна из девушек не промахнулась зажигательной пулей… Имена этих «героев» местные люди, конечно же, помнят. Но сейчас речь об иных — о благочестивых прихожанах, которые, несмотря на разруху, нищету и голод, собирали средства на восстановление сожженной святыни и, отдав последнее, смогли купить какое-то административно-хозяйственное строение лесного ведомства и вскоре из него поставили-таки церковь, простоявшую 53 года. А в 1997 году на ее месте построен новый, опять большой и красивый, храм. Прежде дорога к храму для жителей Лыщик составляла около четырех километров по старинному «гостинцу». Но «переустроители земли», которым не нужны были ни церковь, ни старинные пути, гостинец запахали, всю округу изрыли каналами, где воды обычно нет, но все равно проехать и пройти невозможно.
Многие мои односельчане были, как говорится, неординарными личностями. Воспроизведу одну ситуацию: я, студент филфака, приехав на каникулы, копаюсь в огороде. Подходит сосед. Останавливается, без особых предисловий начинает увлеченно и вполне артистично читать стихотворение изысканного содержания, а после этого на хорошем, но «старорежимном» русском языке спрашивает: «Гражданин студент, кто, по-вашему, автор этих стихов?» Мне показалось, что это мог быть Брюсов. Так и отвечаю. «Нет, Надсон…»— говорит мой сосед и уходит. А несколькими годами раньше меня весьма удивило, когда брат моего деда, поинтересовавшись, как меня учат математике в Кобрине, и посмотрев мое решение одной из задач по алгебре, предложил решить иначе. Он, оказывается, до революции учился в одной из петербургских гимназий…
Был у нас и односельчанин похлеще всех шукшинских типов. Он, как и многие, включая моего родного деда, побывал на заработках в Америке. Но, в отличие от остальных, из Америки привез Библию (с «картинками»!), набор чертежных инструментов, граммофон и скрипку. Собственно, по-настоящему играть на скрипке он не умел, однако часто брал инструмент в руки, раскладывал перед собой какие-то нотные записи и выводил непонятно что… Вообще, он не переставал удивлять всем своим образом жизни: шил себе шляпы, мастерил зонтики, вставлял сам себе зубы собственного изготовления — из свинца и на пружинках, строил на своей усадьбе ветряную мельницу. А ко всему этому вдобавок регулярно посылал какие-то чертежи в высокие инстанции — хорошо помню, что и в Москву, Хрущеву непосредственно. Это он, в Америке переориентированный какими-то сектантами (у нас говорили, штундистами), сам перестал ходить в церковь, запрещал это всей семье и воспрепятствовал крещению сына, который малолетним погиб.
Моя малая родина является пограничьем трех нынешних государств — Беларуси, Польши и Украины. Дед мой был гражданином семи государств… проживая в своей родной деревне (в частности, за 1939-1941 годы власть радикально менялась четыре раза, соответственно менялся также государственный язык и язык обучения в школе). Немаловажным для моей деревни было то, что один конец ее затрагивала Московско-Варшавская железная дорога. До сих пор имеется переезд с координатами: 42 км до Бреста, 290 — до Варшавы, 308 — до Минска и 1.055 — до Москвы. Жители Лыщик издавна время определяли по железной дороге, точнее — по движению основных поездов: «Пойдем сено сушать сразу после варшавского», «Коров, сынок, будешь гнать домой после позднейшего московского» и т. п. Железная дорога для части жителей обеспечивала работу не только с хорошей по тем временам зарплатой, но и немыслимыми для колхозников отпусками, а также пенсией. Кроме того, «путейцам» выдавалась добротная форменная одежда и выделялись вдоль железнодорожного полотна дополнительные участки земли… А для нас, детей, «путь» — место если не кормления, то подкорма: на железнодорожных откосах раньше, чем где-либо, появлялись первый щавель, первая земляника. И само железнодорожное полотно было для нас также местом провождения времени. Вдоль него мы, найример, собирали этикетки со спичечных коробков. А попадались и не менее ценные находки: бутылки (за которые в магазине можно было взять конфет либо получить целых 12 копеек), нетронутые банки консервов, случались и совершенно редкие находки — скажем, я около года (пока не потерял возле чужой груши) форсил в найденной там новенькой военной фуражке с малиновым околышем.
Лично для меня с железной дорогой связана история рода по обеим линиям. Прадед по отцу, когда стальную магистраль только прокладывали и в соответствии с планом она должна была пересечь его земельный надел, решительно воспрепятствовал этому. Предлагали большие деньги, уговаривали, угрожали… Но он не сдался. Так и проложили путь с очень значительной кривизной, и до сих пор то место называется «Кривая». А прадед по материнской линии был путевым обходчиком, получил в ведение переезд, а также лесок рядом, который до сих пор называется по его фамилии.
С железной дорогой прочно связаны местная топография и топонимика: «за Кривой», «около Буснева переезда», «под Калишев переезд», «перед мостиком», «до станции». Ну а внутри деревни ориентирами обычно были заметные деревья: Зосимовы вербы, Макаров вяз, Власов каштан… И если место с водоемом называлось Мох, то мох там определенно был. На себе убедился в возрасте пяти-шести лет, попытавшись ранней весной пройти по Глинищам. Как-то вышел на «заклюнье», одолел метров двести и увяз так, что ни назад ни вперед — глина засосала и не давала ногу вытянуть. Неподалеку возле сарая появилась соседская девушка. И я стал кричать: «Нюра, Нюра! Иди скажи моей маме, что я тут пропадаю!..» В итоге меня вытащили, пропасть не дали.
На прежнем месте давно уже нет ни заливного луга, ни чибисов, ни калужницы, ни полотен… Впрочем, ни той именно родины. Однако, слава Богу, держатся еще свет, тепло и радость от нее в слабеющей памяти.