Государственную премию “За духовное возрождение” получил уроженец Кобринщины И. А. Чарота.
«САМОЕ СТРАШНОЕ СЕГОДНЯ —
ИСПЫТАНИЕ БЕЗДУМНОСТЬЮ»
По доброй традиции вот уже несколько лет в рождественский вечер глава нашего государства вручает премии “За духовное возрождение” выдающимся деятелям науки и культуры. Среди четырех ее нынешних обладателей и доктор филологических наук, профессор, заведующий кафедрой славянских литератур БГУ Иван Чарота. Он единственный специалист в республике по югославистике, консультант Белорусской и Московской энциклопедий по вопросам межславянских связей, истории православия на землях восточных и южных славян. Автор свыше 350 научных работ по вопросам славянских литератур и культур и более 700 художественных и богословских переводов впервые удостоен высокой награды. Но лацкан пиджака его выходного костюма уже два года скромно украшает орден Преподобного Сергия Радонежского, коим нашего соотечественника наградил Святейший Патриарх Московский и всея Руси Алексий II. А за кандидатуру Ивана Чароты на соискание премии “За духовное возрождение” ходатайствовал Экзархат Белорусской православной церкви.
— Этот факт для меня особенно важен, — признается Иван Алексеевич. — Церковь ходатайствовала, и государство сочло возможным дать мне эту награду. То есть, несмотря на то что церковь у нас отделена от государства, многие благие дела они творят вместе, “в симфонии”, как говорили богословы, поддерживают друг друга. Не могу сказать, что ждал этой награды, но не скрою: приятно, когда твои скромные труды замечают. Хотя без всякой иронии говорю: “Удостоен недостойный”.
Иван Алексеевич действительно человек чрезвычайно скромный. Именно той интеллигентной скромностью, которая поистине украшает, и у людей, знающих о его добродетелях и трудах, вызывает искреннее уважение. Хотя интеллигент Чарота только в первом колене. Вырос он в крестьянской семье на Кобринщине, в деревне Лыщики. За семь верст от нее в соседнем селении стояла приходская церковь, куда мать частенько водила сына. Очень набожным был и дедушка Ивана Алексеевича. Знал все, даже малые, православные праздники, а поскольку специальных календарей тогда не было, вся округа бегала у него справляться. И молитвы, что помнит с детства, Иван Алексеевич записывал тоже от деда. Крещенный и верующий уже ребенком, он, как всем полагалось в то время, был и пионером, и комсомольцем, но каких-то гонений за свою веру на себе не ощутил. И все же сегодня Чарота говорит о своем возвращении к Церкви, которое во многом проходило через Сербию.
…Конец 80-х, семинар югославистов в Белграде, в программе которого была экскурсия по сербским монастырям и храмам. “Для меня это очень трогательный момент, часто его вспоминаю, — рассказывает Иван Алексеевич. — В нашей группе был студент из Петербурга, молодой человек из известной филологической семьи. Все мы вели себя в храмах как экскурсанты, а он, возрастом сын мне, — все как положено: трижды наложит на себя крестное знамение, к иконе храмовой подойдет. И мне стало невероятно стыдно. После этого никогда я не заходил в храм, надлежащим образом не перекрестившись и не приложившись к храмовой иконе…”
В последние годы довольно часто и по разным поводам говорят о духовном возрождении. Само название высокой награды, которая символично вручается в светлые дни великого христианского праздника, заставляет задуматься, что есть в наши дни духовность и не поверхностны ли мы в оценке тех или иных явлений, спеша назвать их возрождением духовности. С этого, собственно, и началась серьезная часть нашего с Иваном Алексеевичем разговора. Своего рода рассуждение о духе времени.
— Понятию “возрождение» соответствует христианское воскресение — воскресение из духовно мертвых. Три поколения при власти советской уходили от церкви, от веры, от духовности в ее первичном значении, связанном с Духом Святым. Безбожие, атеизм и формировали людей духовно мертвых. Когда мы говорим о духовном возрождении сегодня, то именно это воскресение имеем в виду — стремление навстречу Святому Духу. Духовность — от купели и от чаши, но для меня духовность — еще и возвращение. Помните евангельскую притчу? Блудный сын возвращается, и он дорог отцу более, чем сын, что был подле него. Поэтому мы Богу не менее дороги, возвращающиеся, как блудные дети, к которым я причисляю и себя.
— Но это возвращение еще не столь осознанное. Некоторые люди стали ходить, а если точнее, захаживать в церковь, в основном, свечку поставить. И в этом они склонны видеть залог будущей своей успешности в чем-то, ждут, что вот им воздастся. Но истинной глубины чувств здесь еще нет…
— Безусловно, не все гладко в процессах возвращения к Церкви. Часть людей зациклена на ритуальности, хотя сами по себе ритуалы ведь ничего не меняют. Это еще инерция того периода, состояния безбожности. Меня поначалу это раздражало: идет богослужение, а человек лезет напролом, распихивает людей, чтобы свою свечку поставить. Или когда разговаривают в храме. Но в то же время понимаешь: нельзя судить о вере других. Это воспитывает терпимость. Пусть пока так, хорошо уже, что человек захотел прийти в храм. Сейчас многие молодые люди приходят в церковь. Только при нашем приходе Свято-Петро-Павловского собора существуют три молодежных братства. Стараюсь со всем вниманием относиться к этим ребятам, чтобы их обращение к церкви не было данью моде, а стало неким духовным деланием.
— Не кажется ли вам, что, по крайней мере, одно поколение молодых мы потеряли? Поколение, отказавшееся от литературы, а следовательно — отказавшееся думать, которому все заменил телевизор и его идолы — киллеры, супермены и прочие “рыцари” без страха и упрека. Словом те, кто проповедует заманчивый жизненный принцип “если очень хочется, то можно все”. И, кстати, литература, великая славянская, это поколение не задела. Сегодня они не хотят быть похожими ни на какого литературного героя, хотят быть самими собой — так они думают. Но это потому, что у них просто нет героев — эти ребята сами не знают, кто они. Зато телевизор им это очень четко показывает…
— Это наша огромная беда. Действительно, по своим функциям слово становится все менее воздейственным, а средства масс-медиа с их визуальными картинками все больше завладевают массовым сознанием: сиди и смотри и ни о чем не думай. Если же попытаться вывести тип героя нашего времени из литературы, это не удастся. Здесь мы пришли к ситуации безгеройности. Поиск положительного идеала потерял для литературы свою актуальность и возможность решения. Писатели более озабочены высвечиванием негативного и в этом, пожалуй, даже переусердствовали. Литература по большей части потеряла ориентиры, и следить за ней стало практически невозможно. По сути, мы утратили то, что называли литературным процессом. Он распался: писатели есть, а литературной жизни почти нет.
Для меня во второй половине XX века нет большего поэта, чем Юрий Кузнецов. Помните, в его поэме “Атомная сказка” проводится эксперимент над лягушкой? Там есть такие слова:
“В тяжких муках она умирала,
В каждой жилке дрожали века,
И улыбка познанья играла
На счастливом лице дурака».
Вот вам образ эпохи и ее героя! Он познал и счастлив тем, но при этом он полный дурак. Это универсальная и невероятно емкая метафора. Или взять «Прощание с Матерой» Валентина Распутина. По этим образам будут и через тысячелетия судить о нас, о людях конца XX века. Сегодня литература эту задачу потеряла для себя, не видит ее. Увы…
— Более тридцати лет вы занимаетесь Сербией и славистикой в целом. Происходит ли то же у наших братьев-славян, насколько важны для них межславянские связи в меняющихся геополитических условиях?
— Как и белорусов, сербов примерно десять миллионов. Они тоже очень пострадали в войнах. К слову, настоящее партизанское сопротивление во Второй мировой было только в Сербии и Беларуси. Но если об окончательной сформированности белорусской нации даже на настоящий момент говорить трудно, то сербы выделились как народ еще семь веков назад. И этот народ засвидетельствовался в истории как достаточно воинственный и мужественный. Сербы — одни из немногих славянских народов, которые сегодня чтят свою славянскость и стараются всячески ее укреплять. У нас есть мнения, что славянскость — некий атавизм, ретроградство, нам нужна европейскость. Что само по себе — глупость безусловная: никакой европейскости без славян быть не может. И что инте- ресно, в тех странах; которые уже ушли дальше нас в этой европеизации, интеллигенция хорошо понимает опасность таких тенденций, там очень сильны идеи славянства. У нас же эта заполошная устремленность в Европу идет от незнания, от непонимания ситуации. Результат того, о чем мы выше говорили: часть людей уже не способна задуматься. И это самое страшное искушение и испытание для нас сегодня — испытание бездумностью, которая парализует разум и волю человека, превращая его в робота “с улыбкой на счастливом лице”. Таких можно вести куда угодно. Противостоять этому можно только верой, она помогает духовно прозревать.
Напоследок — вот вам картинка, мимо нее нельзя пройти не задумавшись.
Посреди старинной Братиславы — здание посольства США. Несколько раз обнесенное колючей проволокой и охраняемое десятком автоматчиков. Ни одно посольство так себя не охраняет. Это настолько впечатляет, что отчетливо понимаешь: вот куда тебя зовут. Я видел, как моим словацким коллегам стыдно, что в их стране так ведет себя государство, олицетворяющее авангард прогресса. Какое равноправие? Для думающих людей этого никак не обойти. Так что, думайте, думайте, господа.
Как точно нашел он метафору нашему времени: «испытание, искушение бездумностью». Не с того ли оно началось, когда, забыв имя свое, открестившись от дедовской веры и прошлого, мы тем самым стали на путь иванов, не помнящих родства. Слава Богу, ныне все возвращается на круги своя. И вместе с верой, которая все больше теплится в людских сердцах, приходит понимание, что жить нам все же в православном государстве, а не в царстве доллара, где всем движут жажда наживы и обман. Про то всегда помнить будем и на том стоять.
Беседовала
Светлана СЁМКИНА.